О чём молчит Кизилташское урочище

---

---

В Санкт-Петербурге живут несколько ветеранов той организации, которая размещалась под горой Кизилташ. Мы обсудили очерк С.Лутовой и думаем, что теперь уже можно объективно и достоверно рассказать о том, что происходило в долине с начала 50-х годов почти до наших дней. Теперь это часть истории нашей страны, её Вооружённых сил, и, наверное, нашим молодым офицерам тоже будет интересно познакомиться с ней.

Как известно, Соединённые Штаты Америки, приняв в 1941 году свою атомную программу, реализовали результаты выполненных по ней работ 6 и 9 августа 1945 года разрушением японских городов Хиросимы и Нагасаки. Мир вплотную увидел угрозу применения страшной ядерной силы, монополией на которую тогда обладали только американцы, к тому же имевшие в своих руках такие средства доставки атомных бомб, как авианосцы и бомбардировщики дальнего действия.    Естественно, что руководство СССР в августе 1945 года поставило перед учёными государственную проблему — в кратчайшие сроки создать собственное атомное оружие и обеспечить защиту страны от применения такого оружия со стороны вероятного противника. Для решения этой проблемы государство обеспечивало учёных всем необходимым, создавая не только научно-исследовательские центры, но и промышленные предприятия, оснащённые самой передовой техникой и технологией. Американцам для разработки и создания атомного оружия понадобилось четыре года. Советским учёным и инженерам также удалось уложиться в этот срок — 29 августа 1949 года была испытана первая советская атомная бомба. Однако этот образец ещё не был полностью готов к боевому применению.

Все атомные НИИ и заводы объединило единое Министерство среднего машиностроения, или МСМ, которое должно было наладить серийное производство ядерных боеприпасов. Но в случае возникновения угрозы ядерного удара по СССР не учёные, не заводские инженеры должны нанести ответный удар — для этого у страны есть Вооружённые силы. Поэтому всю ответственность за испытания ядерных боеприпасов, их хранение, эксплуатацию в воинских частях, а также за разработку методов их боевого применения и защиты населения объектов страны от ядерных ударов противника руководство СССР возложило на военных. Многим маршалам, генералам и офицерам, мыслившим категориями и опытом Великой Отечественной войны, пришлось менять свои взгляды на методы боевых действий, которые диктовали возможности ядерного оружия. Для испытаний ядерных боеприпасов создавались и комплектовались кадрами военные полигоны. А для решения технических задач хранения произведённых заводами ядерных боеприпасов, их повседневной эксплуатации в частях нужны были новые, квалифицированные специалисты, которых не было до сих пор в войсках. Отбор таких людей по специальным постановлениям ЦК КПСС и Совета Министров СССР начался в конце 1950 года.

Сам ядерный боеприпас представляет собой конструкцию, объединяющую наиболее передовые, наиболее совершенные (и тогда, и сейчас) научные достижения ядерной физики, физики взрыва, электроники, радиотехники, механики, баллистики, аэродинамики и других наук. Для обучения военных специалистов-ядерщиков были созданы учебные центры, где учёные и заводские инженеры из МСМ обучали бывших артиллеристов, минёров, торпедистов, танкистов, радистов, химиков и других офицеров.

Тогда же в конце 1950 года, Совет Министров СССР принял решение о создании так называемых центральных баз хранения ядерного оружия — ЦБХ, то есть организаций, которые осуществляют сборку произведённых на заводах МСМ боеприпасов, хранят их, соблюдая в тайне сам факт хранения, производят при необходимости замену узлов с истекающими гарантийными сроками хранения, проверяют работу электронных и механических узлов на специальных стендах и при получении соответствующего приказа выдают ядерные боеприпасы в войска для боевого примененния.

Одну из таких ЦБХ было решено построить в Кизилташской долине, которая давала возможность создать надёжную охрану территории, отгораживая её горными отрогами от посторонних глаз. Хранилища ядерных боеприпасов, которые мы всегда называли между собой только одним словом — «изделия», могли удобно расположиться в толще массивов горы Кизилташ. Гора эта, кстати, на многих, даже довоенного издания, географических картах Крыма почему-то вообще не обозначена, хотя рядом указана гора Кара-Даг высотой всего 577 метров — в два слишним раза ниже Кизилташа. Такое расположение хранилищ, по расчётам специалистов, обеспечивало бы сохранность изделий даже при близком ядерном взрыве мощностью до десяти мегатонн.

Строительство, начатое в 1950 году, осуществлялось Главгорстроем — специальным строительным управлением МСМ, в котором руководящие должности занимали опытные землепроходчики Ленинградского Метростроя. Действительно, как пишет в своём очерке С.Лутова, многие работы выполнялись силами заключённых, но это были специально отобранные рабочие, имевшие опыт горнопроходческих, шахтных работ. По окончании строительства некоторые из них, отбывшие сроки заключения, оставались на территории нашего объекта и работали вольнонаёмными рабочими в обслуживающих подразделениях нашей организации. Ни о каких случаях «ликвидации» работавших здесь заключённых мы никогда не слышали!

Известно, что с самого начала атомного проекта главным его куратором от руководства страны был назначен народный комиссар (так назывались тогда министры) внутренних дел Л.П.Берия. Его принципы жёсткого, делового отбора людей в атомный оружейный комплекс соблюдались неукоснительно. Ни о каких «блатных» назначениях не могло тогда быть и речи! Кандидатуры начальников ЦБХ согласовывались лично с Л.П.Берией. Первым начальником Кизилташского объекта был назначен полковник государственной безопасности Михаил Васильевич Немировский. Говорили, что во время войны он был не то командиром, не то комиссаром партизанского отряда, действовавшего в горных районах Крыма. До назначения на должность начальника ЦБХ, или, как её называли в первые годы, «предприятие п/я 131», М.В.Немировский был министром внутренних дел Туркменской ССР. Да и большинство начальников ЦБХ ранее являлись руководителями управлений КГБ или МВД не менее чем областного масштаба. Видимо, по рекомендации режимных органов, все офицеры нашего объекта были переодеты в морскую форму. Наверное, повлияла близость города Феодосии, где существовала база Черноморского флота. Хотя среди нас было немало бывших военных моряков. Удивило меня то, что полковник Немировский явился для меня живым примером воплощения лучших традиций офицерских взаимоотношений дореволюционного флота. Он никогда никому не «тыкал». Даже самых молодых офицеров и мичманов он знал в лицо и называл только по имени-отчеству. Никогда ни на кого не повышал голос, даже если подчинённый в чём-то провинился.

Обучение отобранных офицеров армии и флота началось в первом учебном центре в начале 1952 года. М.В.Немировский появился на объекте с началом строительства и лично курировал ход работ. К середине 1952 года на объект прибыли главный инженер капитан 1 ранга Сергей Иванович Рамейков, которого через некоторое время сменил подполковник Василий Андреевич Маслов, заместитель главного инженера капитан-лейтенант Сергей Кириллович Ершов, заместитель начальника объекта по режиму полковник госбезопасности Герман Иванович Дорогов, начальник сборочной бригады майор Александр Григорьевич Микрюков, на первых порах исполнявший обязанности главного энергетика объекта, капитан 2 ранга Николай Александрович Колпаков, старший лейтенант Юрий Фёдорович Колотилин и несколько других офицеров. С их появлением строительные работы пошли значительно живее.

Масштабы работ поражали. Почти до самого подножия горы в её толще пробили тоннель, по ширине и высоте не уступающий тоннелю метрополитена. Длина его — более двух километров. Тоннель выходил наружу с другой стороны горы, где был устроен запасной выезд в районе посёлка Старый Крым. Под вершиной горы располагался сборочный зал и несколько хранилищ самих изделий и их узлов. Высота сборочного зала составляла около двадцати метров, а длина — несколько десятков метров. Зал был оборудован мостовым электрическим краном, несколькими грузоподъёмными тельферами и специальными сборочными местами для закрепления собираемых изделий с возможностью их вращения в вертикальной плоскости. Отдельно в зале располагались стенды для проверки работоспособности электронных схем изделий. Хранилища оборудовались стеллажами для хранения узлов и самих изделий. Во все помещения были проложены от главного въезда-портала рельсы, позволявшие осуществлять передвижение тяжёлых грузов специальными вагонетками. Портал представлял собой массивное железобетонное помещение, почти укрытое в толще горы. Снаружи видны были только массивные стальные ворота, которые при необходимости могли маскироваться занавесом из плотного брезента под цвет горы. Вход в сам тоннель из портала перекрывался герметичным защитным металлическим затвором весом несколько сотен тонн. Затвор на колёсах откатывался при надобности в нишу по рельсам электромотором. В случае выхода из строя электроснабжения его можно было откатить вручную с помощью вращения рукояти лебёдки. На учебных тренировках мы это делали — долго и тяжело даже для нескольких молодых офицеров.

Весь подземный комплекс сооружений имел энергоснабжение снаружи и автономное электропитание от аварийных дизель-генераторов внутри. Климатические параметры в каждом сооружении поддерживались автоматически. В каждом помещении осуществлялся радиационный контроль. Даже при сильном радиоактивном заражении снаружи, под землёй можно было безопасно существовать несколько суток. Самым слабым местом этого комплекса был туалет — его разрешалось использовать только в аварийной ситуации. В обычное же время мы бегали на «перекур» — два километра до портала и два обратно. Иногда удавалось уговорить кого-либо подвезти нас на электрокаре — большое везение. Бывало, что кто-нибудь приезжал на работу на велосипеде — на нём ухитрялись съездить в портал и обратно сразу по четыре молодых офицера — просто цирковая эквилибристика, да и только!

Перед каждым помещением располагался караульный пост. Службу здесь несли офицеры батальона внутренней охраны МВД, строго проверявшие, есть ли в пропуске подошедшего офицера штамп для прохода именно в это помещение. Пропуск при входе в помещение оставался у караульного офицера, и он всегда знал, сколько офицеров и кто именно находится в данном помещении, куда ему самому вход был абсолютно запрещён.

В 1954 году на объекте побывал с кратким визитом один из главных организаторов атомной промышленности, первый заместитель министра среднего машиностроения, трижды Герой Социалистического Труда, генерал-полковник инженерно-артиллерийской службы Борис Львович Ванников, всю войну возглавлявший наркомат боеприпасов СССР. Видимо, его впечатления были положительными, поскольку «оргвыводов» не последовало, а свои указания он изложил лично полковнику М.В.Немировскому.

Строительные работы под землёй были закончены в 1955 году. За это время на территории объекта были построены электростанция, несколько домов для офицеров и служащих части, автобаза, Дом офицеров, госпиталь с поликлиникой, магазин, стационарные контрольно-пропускные пункты на въездных дорогах, школа, детский сад и ясли. Бывшее здание военного санатория переоборудовали в «заводоуправление». Был приведен в порядок монастырский сад, в котором особенно поражали своими размерами гигантские деревья грецкого ореха, персиков, черешен, груш и другие. Саженцы от этих деревьев начали приживаться во дворах и садиках финских домиков, которые становились жилищами офицеров объекта. Был откопан и приведен в порядок целебный сероводородный источник. Дороги объекта привели в идеальное состояние. Вся территория объекта была огорожена по периметру, в том числе по крутым горным склонам, высоким многорядным заграждением из колючей проволоки, причём в середине заграждения была полоса, по которой регулярно проходили патрули со сторожевыми собаками. Были тут и всякие хитроумные сигнальные устройства, засекавшие не только проход человека, на срабатывавшие даже на мелкую живность вроде лисы или зайца.

Все мы пришли на объекты из Вооружённых сил, нас передали в Минсредмаш с правом ношения военной формы. Мы, впрочем, её и не снимали никогда. Но работа в МСМ незаметно меняла наше сознание. Высочайшая ответственность, которую страна возложила на наши плечи, поручив нам такое грандиозное дело, заставила пересмотреть приоритеты в наших привычках и стереотипах. Всякие строевые заморочки были забыты — у нас не было никаих парадных мероприятий, караульную службу мы не несли, оперативное дежурство в заводоуправлении приходилось нести не чаще одного раза в месяц. Правилами ношения военной формы кое-кто из офицеров начал пренебрегать. В командирскую учёбу входили три дисциплины — физическая подготовка, строевая подготовка и специальная подготовка. Физическая подготовка осуществлялась в хорошую погоду в виде общей зарядки, лёгкой пробежки по дороге к КПП, где нас ждал автобус или два автобуса — если «спортсменов» набиралось много. Погрузившись на автобусы, мы быстро выезжали на ближайший морской пляж, быстро купались и быстро уезжали домой на завтрак. Впрочем, на эту физкультуру надо было вставать в полседьмого, поэтому старшие товарищи проводили разминку индивидуально — по домам. Утренней физкультурой спорт не ограничивался — по воскресеньям на стадионе проходили соревнования по футболу, волейболу, баскетболу и городкам, а в тишине клуба сосредоточенно сопели шахматисты и шашечники.

Все игры проводились по круговой системе между сборными командами подразделений. Осенью на полуфинальные и финальные игры собирался весь городок, и таких горячих и шумных болельщиков многим стадионам страны надо ещё поискать. При этом, в отличие от нынешних «фанатов», никаких признаков злобы, ненависти или зависти у наших болельщиков не было, хотя азарт был великим. Прекрасно было и то, что и командир, и главный инженер, и начальник политотдела с семьями болели вместе со всеми жителями городка, и не менее азартно, подшучивая и подзадоривая друг друга, если болели за разные команды. И шли они вместе награждать победителей, подымавшихся на пьедестал почёта под восторженные аплодисменты болельщиков. И никогда никому не приходила в голову мысль:«Мы такие дружные, потому, что живём за одной проволокой!».

Стрелковая подготовка проводилась раз в месяц в конце рабочего дня на стрельбище, устроенном в одной из ложбин с помощью бульдозеров. По принятой у нас терминологии, сборочная бригада скрывалась под названием «третьего отдела», контрольно-проверочная лаборатория — под названием «второго отдела», а служба хранения именовалась «первым отделом». В один день стрелял только один какой-то отдел под руководством своего начальника. Оружие и боеприпасы на стрельбище привозил на машине начальник вооружения капитан Цховребов. Патронов тогда не жалели, а штатные пистолеты жалели, поэтому стреляли по очереди из пяти расходных пистолетов. Азарт на стрельбах овладевал всеми неудержимо. Тот кто не выполнял норматив, отправив пули «за молоком», получал новую порцию патронов, руководящие указания начальника отдела и вновь выходил на огневую позицию. Начальник первого отдела Владимир Николаевич Варава указания давал громогласно, сердито, не очень тщательно заботясь о стиле монолога. Начальник второго отдела Сергей Кириллович Ершов указания высказывал нормальным голосом, но весьма иронично характеризовал ошибки подчинённых стрелков. Начальник третьего отдела Александр Григорьевич Микрюков замечания делал деликатно, стараясь разъяснить неудачнику, что и как надо делать для достижения успеха. Весь секрет стрелкового азарта состоял в том, что результаты стрельб на следующее утро вывешивались в вестибюле «заводоуправления», обсуждались в первую очередь женщинами секретного отдела, канцелярии и прочих служб, а потом неведомыми путями становились известными всем жёнам офицеров инженерно-технической службы. Сначала «мазилы» получали вместе с обедом нелестную оценку от собственной жены, а потом могли у магазина или в клубе услышать из других прекрасных уст: «А что, Лида, твой Боря опять вчера тебе трояк принёс со стрельбища?» Самым позорным было вручение малокалиберного пистолета, пачки мишеней и коробки патронов для самостоятельных ежевечерних упражнений на стрельбище. На это зрелище собирались на валу на заднем конце стрельбища любопытные, и их комментарии были не всегда ласкающими самолюбие стрелка.

Специальная подготовка была самой серьёзной учебной дисциплиной. Дело в том, что на спецподготовке изучалась конструкция состоящих на вооружении или принимаемых вскоре на вооружение изделий, а также правила сборочных или регламентных работ с ними. При этом руководители спецподготовки могли поручить практически любому офицеру доклад по теме занятия. Ясно, что слабые знания докладчика сразу становились видны всей группе и не только подрывали его авторитет как специалиста, но и создавали предпосылку для негативной формулировки в характеристике при очередной аттестации. Поэтому даже самые неумелые докладчики готовились к занятиям не щадя сил и не стеснялись обратиться за помощью к товарищам по учебной группе. Руководитель мог поручить не только доложить о конструкции узла, принципиальной схеме работы узла или проверочного стенда, но и осуществить руководство сборкой или регламентной операцией на учебном изделии, если это поручение выпадало на долю перспективного офицера.

В спецподготовку входило и изучение поражающих свойств ядерных взрывов. Честно говоря, эта тематика не вызывала энтузиазма у наших офицеров. Частенько роль преподавателя по этой тематике выпадала на мою долю. Однажды мне довелось по указанию полковника М.В.Немировского даже прочесть цикл лекций по этой тематике для офицеров штаба Черноморского флота в Севастополе. Выйдя на трибуну, я просто оробел при виде такого количества сияющих золотых нашивок на рукавах сидящих в зале адмиралов и старших офицеров. Но сознание того, что я являюсь представителем особой организации, от которой зависит боеспособность этого флота, помогла преодолеть страх. Следующие пять лекций я читал свободно, даже изредка позволял себе слегка шутить. Начальник штаба флота прислал М.В.Немировскому благодарственное письмо за этот цикл лекций. Главным для всех нас была работа: тщательная подготовка к ней, иногда, если необходимо, с тренировками на учебных узлах или изделиях, неукоснительное соблюдение предписанной технологии, за чем следили контролирующие лица, аккуратные записи в формуляры обо всех произведённых операциях. Никакой расхлябанности, небрежности, всё чётко, аккуратно до педантизма, ибо некоторые ошибки могут привести к непоправимой катастрофе! Любая работа с изделиями или их узлами должна была производиться группой, состоящей не менее чем из трёх человек. По-моему, эта ответственность стала отличительной чертой всех офицеров, прошедших школу службы на наших ЦБХ!

Иногда правительственная директива предписывала собрать и проверить определённое количество изделий в короткие сроки. Приходилось переходить нашим немногочисленным личным составом на работу в две смены — по 12 часов каждая. Напряжение достигало максимума, но чёткость работы не уменьшалась, и изделия выдавались в войска в указанный срок. Такие случаи всегда совпадали с периодами напряжённости внешнеполитической обстановки, например, с Берлинским или Кубинским кризисами… Особенно тяжело приходилось сборщикам ядерных зарядов — они работали с узлами «центральных частей» изделий из урана и плутония, которые являлись источниками радиоактивного излучения и к тому же сильными ядами. Число таких специалистов в штате было невелико.

Узлы «центральных частей» изделий при хранении должны были периодически проходить регламентные проверки. Эти весьма ответственные операции выполнялись офицерами службы хранения центральных частей и также были достаточно вредны. Одной из самых вредных операций была проверка вручную входивших в состав первых образцов изделий постоянно действующих нейтронных источников типа НИ-2 и НЗ-5Б. Источники хранились в контейнерах со стенками, включавшими толстый слой парафина, которые мы прозвали «горшками». Каждый горшок размещался в отдельном металлическом сейфе. В подземном хранилище, где стояли эти сейфы, уровень нейтронного излучения был столь велик, что вольфрамовая нить обычной электрической лампочки перегорала за счёт нейтронной бомбардировки через 13 минут. А максимально допустимый срок пребывания человека в этом хранилище не должен был превышать 43 секунды. Каждый раз одному из офицеров приходилось нести с собой новую лампу, вывинчивать сгоревшую и заменять её. В это время два других офицера вскрывали сейф, вынимали очередной «горшок» и выносили его в коридор, где ставили на тележку со стенками из парафина. Тележку по недлинному коридору катили в лабораторию, где на специальном столе «горшок» после осмотра вскрывали, вынимали источник и помещали его руками на полку специального экрана из толстого оргстекла, в котором прямо против полки с источником была отлита из того же оргстекла лупа. Через лупу источник осматривали.

Сам источник представлял собой шарик из золота несколько сантиметров в диаметре, состоявший из двух полушарий, соединённых закаточным швом. Осмотр целостности этого шва и составлял, вместе с проверкой веса источника на специальных аналитических весах, суть регламентной работы. Для осмотра источник за экраном осторожно приходилось поворачивать одной рукой, одновременно глядя в лупу экрана. На руки контролёра были надеты тонкие белоснежные хлопчатобумажные перчатки, которые после регламента шли в контейнер с отходами. После осмотра источник помещался в «горшок», который опечатывался и опять водворялся в хранилище. Электрическую лампочку снова заменяли. Все манипуляции с источником, как положено, отмечали в формуляре на этот узел.

В такой работе обычно принимали участие все офицеры службы хранения центральных частей и офицеры контрольно-поверочной лаборатории, в том числе офицер-дозиметрист. Сценарий работы заранее расписывался и отрабатывался по секундам. Предусматривалась взаимозаменяемость работавших на разных этапах офицеров для минимизации получаемой дозы нейтронного облучения. Тем не менее суммарные дозы были достаточно высоки. Без принятия мер предосторожности у некоторых товарищей появлялись неприятные последствия — на следующий день наблюдался весьма жидкий стул со следами крови. А меры предосторожности были позаимствованы из советов биохимиков и состояли в уменьшении числа свободных радикалов, образованных в организме быстрыми нейтронами, с помощью жидкости, содержащей слабосвязанную гидроксильную группу. Как известно, такой жидкостью является этиловый спирт. Им мы производили все промывки и протирки важных узлов изделий. Но люди ведь тоже достаточно важные «узлы». Вот и принимали «цечисты» после вредной работы в зависимости от комплекции от 50 до 150 граммов этого профилактического средства, запивая минеральной водой, а иногда и закусывая копчёно-вяленой рыбкой, которую закупали на рынке в Керчи.

Следует отметить, что опасные и технологически несовершенные постоянно действующие нейтронные источники уже к началу 60-х годов начали заменяться импульсными источниками нейтронного излучения, лишёнными всех отрицательных качеств своих предшественников.

Пришлось нам участвовать и в разборке двух изделий РДС-3, снятых с эксплуатации по сроку службы. Активные компоненты центральных частей их зарядов превратились в порошок, и действия по их удалению приходилось выполнять с тройной осторожностью. Зато урановые полушария были как новенькие, и их ответственный хранитель с удовольствием демонстрировал нам эффектный сноп искр, получавшийся при лёгком чирканьи по поверхности стальным ключиком. Правда, после этого фокуса присутствовавший при этом наш старший инженер по технике безопасности капитан 3 ранга Юрий Михайлович Одинцов, впоследствии главный инженер объекта, заставил провести тщательную дезактивацию пола хранилища, куда сыпались искры этого необычного «фейерверка». Все эти металлические детали были аккуратно упакованы и отправлены спецэшелоном на один из уральских заводов, где их ещё более эффектно раплавили в открытых металлических электропечах. Редкая удача видеть это сказочное зрелище выпала на мою долю. Все детали из делящихся материалов на этом заводе принимали в соответствии с их формулярами, то есть взвешивание проводилось на специальных аналитических весах трижды — с точностью до десятитысячных долей грамма. Ни у кого из офицеров никогда даже мысли о хищении этих материалов не могло возникнуть! Это я говорю, чтобы предупредить вопросы, связанные с обнаруженными в Грузии ста граммами урана.

В число «цечистов» объекта входили Сергей Кириллович Ершов, Борис Гаврилович Камелин, Александр Алексеевич Смирнов, Юрий Филиппович Манюков, Евгений Гаврилович Павлычев, Владимир Николаевич Варава, Николай Константинович Сета, Юрий Михайлович Одинцов, Алексей Иванович Корнеев, Дмитрий Терентьевич Борисенко, Николай Воинов, Александр Андреевич Шайнюк, Владимир Яковлевич Белоусов и другие. Иногда контролирующим лицом являлся и главный инженер, а позднее командир объекта Василий Андреевич Маслов. Эти офицеры практически все в той или иной мере получили большие дозы облучения, что гарантировало в дальнейшем каждому букет всяких болезней и сокращение срока жизни. Трагедия заключалась в том, что большинство из них в силу чрезвычайной режимности работы не получали никаких документов, подтверждающих получение высоких доз облучения — дозиметрические журналы были засекречены, а появившихся позднее в Министерстве обороны секретных дозиметрических вкладышей в удостоверения личности у нас не было — мы работали в МСМ! Как-то раз нескольких офицеров объекта, в том числе и меня, командировали в Москву, в 6-ю клинику МСМ на обследование и лечение, после чего нам выдали путёвки в санатории. Однако, когда в начале 90-х годов Комитет ветеранов особого риска запросил из этой клиники копии наших документов, оттуда ответили, что «запрошенные документы не сохранились».

Вся работа, начиная с обучения в учебных центрах, была организована в соответствии с профилем специалистов-оружейников. Сборка центральной части ядерного заряда являлась наиболее ответственной и наиболее секретной специализацией, поэтому эту работу выполняли только специалисты — «цечисты». Автоматика, обеспечивающая подрыв заряда, являлась специализацией другой группы офицеров. Сборка и настройка барометрических или гидродинамических датчиков команды на подрыв — специализация третьей группы. А механические операции сборки корпуса изделия — специализация четвёртой группы сборщиков. Это разделение позволяло снизить риск утечки секретной информации, поскольку никто не имел полных сведений о конструкции изделия.

Иногда жёны задавали нам вопросы о том, чем мы занимаемся на работе. Каждый фантазировал, как умел, но все версии коллективно обсуждались женщинами в наше отсутствие, после чего следовали новые вопросы с добавлением фразы:«И не считай меня полной дурой!». Спросили совета у курировавшего нашу работу начальника особого отдела КГБ полковника госбезопасности Ивана Васильевича Рогова. Как-то в воскресенье он собрал всех офицерских жён в Доме офицеров. Вход мужьям на это «совещание» был запрещён, поэтому мы не знаем, что говорил нашим жёнам полковник Рогов. Однако с тех пор — вот уже больше пятидесяти лет — наши жёны вопросов о службе нам не задают!

Я не могу припомнить никаких внутрисемейных скандалов, бракоразводных процессов или межсемейных соседских перепалок у нас на объекте. Правда, один конфликт, связанный с семейными моментами, могу расказать. Но по секрету! У нас в объектовом госпитале работала молодая симпатичная врач-гинеколог. Все наши дамы были ею очень довольны, и нас, мужчин, эти вопросы вообще никак не касались. Но в один отнюдь не прекрасный день, эта милая дама уехала от нас в связи с переводом её мужа-офицера на другой объект. Как назло, у многих наших боевых подруг вдруг возникла надобность именно в медицинской помощи такого рода. Командиру части пришлось посылать служебную автомашину в Симферополь, чтобы отправить туда нуждающихся в этом. А каждой из них надо выписать пропуск на выезд, и с этой машиной надо ещё послать офицера, ответственного за автотранспорт, а также за безопасность и возвращение домой выехавших дам. И этого офицера надо проинструктировать, чтобы никакие просьбы заехать ненадолго в магазины или на рынок категорически не выполнялись, иначе...

Если же у мужа заболевшей есть собственный автомобиль, то он отпрашивается со службы, чтобы лично доставить супругу к врачу, а это иногда просто невозможно, так как работа… Словом, командиру пришлось несладко! Наконец, после его настоятельных требований, 12 Главное управление сообщило, что на объект скоро прибудет гинеколог — капитан медицинской службы Георгий Артёмович Саятнов, армянин родом из Тбилиси, служил на Курильских островах. Среди дам поднялась паника, и коллективным решением было:«К нему не пойдём!». Приехал. Симпатичный. Без жены. С усиками и обаятельной улыбкой. Делегация жён — к командиру — отпустите в Симферополь! Командир спокойно — к гинекологу выезда за зону не будет, свой есть в госпитале. Дамы — к хирургу. Хирург Майя Васильевна Ларина. Женщина строгая, высокая, курящая. На объекте вырезала больше полутора сотен аппендиксов — от жёсткой воды они часто воспалялись. Женщин выслушала, в помощи не по своей специальности отказала. Категорически. Пробовали давить на мужей — те ни в какую. Супротив командира, говорят, мы никак! Выхода нет. А доктор Саятнов уже неделю сидит в пустом чистом кабинете. Наконец, самой отважной оказалась Татьяна Александровна Ершова, жена Сергея Кирилловича Ершова. Женщина высокая, красивая, стройная и решительная — директор нашей объектовой средней школы. Я, говорит, пойду. Провожали её как Орлеанскую деву на костёр. Толпа дам ждала на перекрёстке у госпиталя. Танюша вернулась, говорит:«Бабы, врач замечательный, деликатный и опытный! Вперёд, бабы!». Вот и весь конфликт. А доктор Саятнов, ставший кумиром женщин объекта, после увольнения с военной службы стал руководителем огромной гинекологической клиники Ленинградского педиатрического медицинского института.

Не только работа, но и вся жизнь объекта подчинялась строгим требованиям режима секретности: въезд по специальным пропускам, выезд с объекта только по служебной надобности или в очередной отпуск, всякие родственные или гостевые визиты были запрещены, телефонной и телеграфной связи с внешним миром, кроме служебной, не было. Телевизоров у нас тоже не было — в ущелье телеволны через горы не проникали. Даже письма и посылки нам приходили в почтовые отделения соседних крымских городов — Симферополя и Феодосии. Казалось, никто нами не интересуется...

Правда, был случай, когда интерес к нашему объекту проявился весьма явно. Все наши грузы перевозились автомобилями по автодороге в Феодосию и обратно. В Феодосии располагалась наша «перевалочная база» — небольшая воинская часть, имевшая на своей территории просторный пакгауз, куда подходила от железнодорожной станции Феодосия рельсовая ветка. Именно в этом закрытом пакгаузе, при наличии солидного наружного караула, из крытых вагонов в крытые автомобили «переваливались» спецгрузы, приходившие в наш адрес. Там же совершалась и обратная операция — загружались в вагоны отправлявшиеся нами изделия и узлы. Командир нашей «перевалки» — энергичный, весьма толковый и опытный капитан-лейтенант Николай Иванович Загребельный — профессионально руководил такими работами, тактично предостерегая молодых офицеров объекта от поспешности и связанных с малым опытом ошибок.

Как правило, перед отправкой автоколонны в Феодосию (или обратно) офицеры нашего особого отдела на неприметной легковушке неспешно проезжали по трассе, просматривая окрестности дороги. Однажды летом, кажется, 1958 года, обаятельный улыбчивый весельчак майор госбезопасности Иван Килимник, совершая контрольный проезд перед прохождением колонны с изделиями, заметил на обочине дороги, недалеко от Планерского, серую неприметную «Победу» с поднятым капотом и открытыми дверями. На заднем сиденье находилась женщина, а на месте водителя — мужчина. Килимник неспеша заехал за пововорот дороги, остановил машину и, пробравшись через кусты, стал незаметно наблюдать за этими автомобилистами. Внезапно послышался шум приближающегося грузового автомобиля. Мужчина быстро выскочил из кабины и склонился над мотором, изображая ремонтные работы. А женщина энергично переместилась за руль. Грузовик проехал, и парочка лениво вернулась на свои прежние места. Майор поспешил в машину и по рации доложил полковнику Рогову о замеченном. Ему велели продолжать наблюдение. Скоро показалась наша автоколонна. Автомобилисты быстренько переместились — он под капот, она — за руль. В хвосте колонны шла машина с опергруппой особого отдела, которая внезапно отделилась от колонны и затормозила у самой «Победы». Сюда же подъехал и майор Килимник. Туристы оказались сотрудниками одного из американских консульств в нашей стране, а под капотом их машины раполагался высокочувствительный нейтронный радиометр, показания датчика которого выводились на шкалу монитора, расположенного в кабине. Взятые с поличным, разведчики признались в выполнении шпионского задания. Если не ошибаюсь, майор Килимник был награждён орденом Красного Знамени, а мы все получили урок бдительности.

Однако необходимость соблюдения режима секретности нас вовсе не угнетала — жизнь нашего городка, кроме работы, проходила достаточно оживлённо. Тщательный отбор людей по деловым и моральным качествам сделал своё дело — такой дружный, сплочённый коллектив сложился в городке. Каждая офицерская семья жила или в отдельной квартире в кирпичных многоквартирных домах, или в отдельном коттедже. Для старших офицеров коттеджи были посолидней, для младших — двух- или трёхкомнатные финские домики. Те, кто жил в отдельных домах, имели возможность прямо у дома посадить огород, создать цветочные клумбы, а то и вырастить уютный сад из фруктовых деревьев. В лес по склонам гор ходили осенью собирать кизил на варенье и ягоды терновника — тоже на варенье или на самодельное вино. Впрочем, те, кто жил в кирпичных многоквартирках, при желании могли рядом с домом создать свой огород — земли хватало. Чего не хватало, особенно летом, так это воды для полива огородов. В Крыму вода собирается осенью и зимой в подземных карстовых пещерах, откуда её достают насосами. Летом эти запасы уменьшаются, и вода в водопроводе иногда появляется только ночью. Так что и поливать грядки и клумбы приходилось по ночам, несмотря на призывы к экономии. Уж очень жалко было засыхающие плоды своих трудов — помидоры, клубнику, укроп и прочую зелень. Иногда, в удачный сезон, под Новый год на клумбе у нашего дома доцветали последние розы, а на грядках краснели последние некрупные помидорки! Несколько человек на объекте занимались пчеловодством и получали очень неплохие медосборы.

Правда, погода не всегда была благоприятна к нам. В феврале 1959 года я был послан за каким-то небольшим грузом на «перевалку». К счастью, на автобазе объекта мне выделили вездеход ГАЗ-63 с опытным водителем. С утра погода была нормальной, даже светило солнышко. Однако когда мы выехали из Феодосии на объект, повалил снег и задул сильный ветер. Через низину перед Планерским мы уже еле-еле пробились, благодаря искусству водителя. Пока доехали до нашего КПП, высота слоя снега на дороге, даже на открытых местах, была более метра. Наш вездеход оказался последней машиной, прорвавшейся в этот день на объект. Последующие две недели объект был отрезан от всего остального мира. Возникли трудности с хлебом, молоком, некоторыми другими продуктами. У нас в долине дороги были расчищены, поскольку сильного ветра здесь не бывало. А с питанием командование как-то решило проблему за счёт мобзапасов.

Тесная семейная дружба собирала нас вечерами то в одном, то в другом зелёном дворике, чему способствовал тёплый крымский климат. Звенели песни, звучала музыка, раздавался весёлый смех… Летом с разрешения М.В.Немировского или В.А.Маслова нас по выходным вывозили на автобусе с жёнами и детьми на пустынный участок коктебельского пляжа, где можно было вдоволь поплескаться в ласковых волнах Чёрного моря. Для любителей рыбалки в отделённой от жилой зоны закрытой территории — промышленной зоне — перегородили текущий из горных недр холоднющий ручей двумя железобетонными плотинами высотой по 25 метров. Запустили туда несколько сотен мальков японского карасика и несколько сотен мальков зеркального карпа. Через тридцать лет плотина прохудилась. В двухметровом иле на дне били хвостами гиганты-карпы весом по 10-15 килограммов. А японский карасик, поначалу размножившийся в неимоверных количествах, но по весу не превосходивший 150 граммов, почему-то вымер.

Политотдел старался разнообразить наш быт кинофильмами. Кроме Дома офицеров, в городке соорудили летний открытый кинотеатр, где кино можно было смотреть днём. Мы сами устраивали самодеятельные концерты-капустники, вечера танцев, на которых классические стандарты Глена Миллера и Дюка Эллингтона исполнял джаз-оркестр, состоявший из офицеров-сборщиков ядерных боеприпасов. Начальник политотдела полковник Василий Степанович Сидорин этот репертуар воспринимал, мягко говоря, без энтузиазма, но джаз не разгонял.

Время от времени нам устраивали экскурсии на соседствовавший с нами винный завод совхоза «Коктебель», где мы не только дегустировали продукцию завода, но и закупали её впрок по сравнительно низким ценам, но не более 5 литров на семью.

Так, несмотря на необходимые строгости режима секретности, офицерский коллектив инженерно-технической службы да и всего объекта сплачивался для решения труднейших задач, которые ставила перед нами страна. Эта дружба помогала нам пережить всякие семейные невзгоды и служебные трудности, она и сейчас ещё жива, хотя иногда наши дружеские связи продолжаются уже с детьми ушедших в лучший мир ветеранов Кизилташской долины.

Вернёмся к хронике событий. После окончания подземных строительных работ в 1955 году руководство МСМ начало поставку уже серийно выпускаемых изделий на хранение в ЦБХ. Все изделия поставлялись в полностью разобранном состоянии. К тому времени на объект прибыло уже немало офицеров, прошедших обучение в учебных центрах Минсредмаша, что позволяло штатно укомплектовать сборочную бригаду. Однако практического опыта сборки изделий у наших сборщиков было недостаточно. К нам был командирован начальник военно-сборочной бригады первого серийного завода, находившегося в городе «Арзамас-16» (до того и ныне — город Саров), полковник Владимир Иванович Капустин, лично собиравший и первые опытные, и первые серийные изделия. Энергично, чётко, грамотно и жёстко руководя работами, полковник В.И.Капустин в короткие сроки сумел отладить технологию сборки, проверки изделий и закладки их на хранение. Недоволен он был лишь низкими темпами проведения сборочных операций.

В 1956 году ЦК КПСС и Совет Министров СССР принимают решение об усилении роли Министерства обороны в работах по созданию и эксплуатации ядерных боеприпасов. На вооружение начинают поступать не только авиационные бомбы, как это имело место в начальный период, но и ядерные боеприпасы для различных сухопутных, авиационных и корабельных ракетных комплексов, для торпед и морских мин, для артиллерийских орудий. Количественный и качественный рост ядерного вооружения предопределил необходимость реорганизации всей системы обеспечения Вооружённых сил ядерными боеприпасами. Растёт количество войсковых складов, где хранятся изделия для первоочередной, экстренной подачи их в части и на корабли для боевого применения в случае реальной угрозы ядерного нападения на нашу страну. Растёт и количество центральных баз хранения, таких как наш объект. Военным ежедневно приходится решать задачи транспортировки изделий различными видами транспорта, а в каждой такой операции таится радиационная угроза — ведь это не простые бомбы и снаряды! Кроме того, крупные стационарные объекты типа ЦБХ и войсковых складов сравнительно легко обнаруживаются нарастающей и совершенствующейся системой разведывательных космических спутников. Агентурная разведка вероятных противников тоже активно добывает информацию. Значит, в случае ядерной угрозы хранящийся здесь боезапас надо быстро и грамотно рассредоточить, замаскировать, обезопасить от диверсий и в то же время в кратчайшие сроки выдать изделия в части боевого применения. Но только военные могут и должны грамотно сказать Минсредмашу, какие типы ядерных боеприпасов и в каком количестве нужны и какими эксплуатационными свойствами они должны обладать.

Для решения всех этих проблем руководство страны создаёт в Министерстве обороны специальную структуру — 12 Главное Управление МО СССР, которое объединяет в себе все ранее существовавшие подразделения Министерства обороны, решавшие частные задачи из общего круга проблем ядерного оружия. Из Минсредмаша в Минобороны передаются все центральные базы хранения, войсковые склады изделий, учебные центры и испытательные полигоны. Конечно, передаётся в Минобороны и наш объект. Работа остаётся прежней. Ответственность — тоже. Оклады денежного содержания офицеров уменьшаются. Нормы снабжения — тоже.

В 1959 году на новую должность начальника штаба части прибыл окончивший с золотой медалью Военную академию имени М.В.Фрунзе подполковник Н.А.Василенко. На нём «защитна гимнастёрка», зелёные погоны с красным кантом, брюки галифе, блестящие хромовые сапоги и скрипящая коричневая портупея. Ему бы, золотому медалисту, как минимум, полком командовать, а его, бедного, к нам прислали. Серьёзный, даже внешне строгий, умный, явно физически хорошо развитый, опытный командир! Первое же построение инженерно-технической службы повергло подполковника Василенко в состояние нервного шока. Он тихо сказал, что даже в партизанских отрядах, наверное, форма была более приличной и однообразной. Добавил несколько слов, видимо, на командном языке. Следующее построение назначил через неделю перед штабом части. Спросили: «А где это?». Оказалось, что теперь так называется бывшее «заводоуправление предприятия п/я 131»! И мы теперь официально называемся личным составом войсковой части 32137, а не «переданными в распоряжение Минсредмаша с правом ношения военной формы»! С этих пор наша командирская учёба включает в себя изучение уставов Вооружённых сил СССР, различных наставлений, правил ведения штабных документов, а также строевую подготовку, физическую подготовку на гимнастических снарядах и ещё много чего очень полезного! Мы ворчали, но как скоро это всё оказалось по-настоящему нужным!

Естественно, что продолжение гонки ядерных вооружений и появление новых видов носителей наших изделий привели к увеличению нагрузки на личный состав инженерно-технической службы — количество хранимых изделий росло, росло число их типов. Каждое изделие требовало изучения его конструктивных особенностей, технологии работ с ним. Правда, сами изделия год от года улучшались, становясь более надёжными, более удобными в эксплуатации, и это сокращало объём работ с каждым из них. Офицеры учились у себя в части, при необходимости выезжали в учебные центры для изучения новых типов изделий.

Руководство 12 Главного управления, понимая увеличение нагрузки на личный состав, принимает меры к пополнению штатной численности инженерно-технической службы. Но и количество задач, стоящих перед частью, возрастает. Достижение ядерного паритета заставляет американских военных разрабатывать новые военные доктрины — у них появляется доктрина «превентивного удара», то есть внезапного, предупреждающего ядерного удара по важнейшим советским целям — пунктам управления, пусковым установкам ракет, складам ядерных боеприпасов. Значит, наша задача — сохранить изделия, и не только сохранить их, но и успеть подать прямо в части боевого применения для нанесения ответного удара, минуя войсковые базы ядерного оружия. А к тому времени частями боевого применения, кроме полков Дальней авиации, становятся соединения Ракетных войск стратегического назначения, ракетных подводных лодок, ракетных частей береговой обороны и противовоздушной обороны страны.

Таким образом, нашему объекту, главной задачей которого на первых порах было складирование изделий и их планомерная доставка по фиксированному числу адресов, необходимо было сформировать несколько мобильных команд, способных в любое время суток в кратчайшие сроки выдать изделия из хранилищ, погрузить их в автомобили и уйти из объекта. А затем самостоятельно действовать в любой обстановке, обеспечивая сохранность и оборону изделий от возможных нападений разведывательно-диверсионных групп противника. И доставить изделия по назначению, и помочь при необходимости погрузить их на носители или состыковать их с носителями, возможно, при отсутствии привычных эстакад, кранов, тельферов и т.п.

В трудной дорожной обстановке не исключена и авария с автомобилем, в котором находится изделие. Тогда его надо извлечь из повреждённого автомобиля, проверить его, провести необходимые ремонтные работы, перегрузить на другую машину. При этом надо ежесекундно помнить, что изделие — это ядерный боеприпас! Конечно, наши изделия весьма надёжны, но, если изделие сильно повреждено, надо суметь предотвратить угрозу радиационного заражения — уроки Чернобыля ещё слишком свежи в памяти.

Такая перестройка структуры и направленности деятельности объектов, проходившая в 12 Главном управлении под руководством его тогдашнего начальника маршала артиллерии Ефима Васильевича Бойчука, превратила центральные базы хранения ядерных боеприпасов в соединения Резерва Верховного Главнокомандования, при приведении в боевую готовность, создающие специальные мобильные формирования, каждое из которых выполняет самостоятельную задачу. Всё это предъявляло новые требования к самим изделиям, к средствам их эксплуатации и транспортировки, к средствам связи, к возможностям обороны. Но прежде всего перестраиваться надо было людям!

Надо честно сказать, что люди перестроились коренным образом, преодолев многие трудности — собственные стереотипы, консерватизм отдельных руководителей, инженерные и организационные проблемы, финансовые и снабженческие неурядицы, бытовые трудности и многое другое. Крымское соединение РВГК к концу 80-х годов было одним из лучших в системе войск 12 Главного управления! В перспективе намечалось проведение обширных иследований по проблеме ядерной безопасности совместно с научными учреждениями 12 Главного управления и промышленности.

В это время Генеральным секретарём ЦК КПСС становится М.С.Горбачёв. Начинается так называемая «перестройка», в результате которой в стране резко ухудшается социально-экономическая обстановка. Одна за другой следуют ошибки в руководстве страной и во внешней, и во внутренней политике. Слабость руководства позволяет расти амбициозным устремлениям руководителей союзных республик, в которых начинают появляться сторонники обособления от РСФСР. А ведь части и соединения 12 Главного управления размещены по всей стране. Начальнику 12 Главного управления генерал-полковнику Владимиру Ивановичу Герасимову дальновидно и своевременно удаётся переместить ядерные боеприпасы и собрать их на центральных базах хранения, расположенных на территориях четырёх республик — Белорусской ССР, Украинской ССР, Казахской ССР и РСФСР. Наиболее многочисленный арсенал тактических ядерных боеприпасов сосредоточивается не территории России, Украины и Белоруссии.

Крах политического руководства М.С.Горбачёва наступает вместе с развалом СССР в результате Беловежских соглашений 8 декабря 1991 года. Но в четырёх бывших союзных республиках, а с этого дня — в суверенных государствах Российской Федерации, Республике Беларусь, Республике Украина и Республике Казахстан находятся около 30 тысяч ядерных боеприпасов! Это означает образование четырёх новых ядерных держав! А ведь ещё в 1954 году в честь 300-летия объединения Украины с Россией Хрущёв сделал своей родине щедрый подарок — завоёванную русскими в русско-турецкой войне и щедро политую русской кровью в Крымской и Великой Отечественной войнах землю Крыма он подарил Украине. Значит, наш объект уже не наш? А что будет с изделиями?

Верховному Главнокомандующему Б.Н.Ельцину было не до ядерных боеприпасов — надо было бороться за власть. Вся ответственность за демонтаж, подготовку к транспортировке, транспортировку, охрану и оборону ядерных боеприпасов, оборудования и имущества частей, наконец, за передислокацию офицеров и их семей легла на плечи генералов и офицеров 12 Главного управления. И делать это надо было в обстановке кризиса управления, финансового кризиса, кризиса снабжения горюче-смазочными материалами, материальными средствами, в обстановке обострения социально-экономической ситуации, в обстановке паралича правоохранительных органов и разгула криминальных структур во всех четырёх суверенных государствах.

К счастью, руководители новых республик, оценив свои возможности, взвесив политическую, экономическую и военную целесообразность, выслушав доводы России и рекомендации США, отказались от претензий на владение ядерным оружием. Они признали полноправным преемником СССР в части владения ядерным оружием Российскую Федерацию. На словах-то признали, а на деле неоднократно пытались оставить у себя ядерные боеприпасы. Например, 2 июля 1993 года Верховный Совет Украины объявил «собственностью республики 1612 ядерных боеприпасов, находящихся на её территории». Но у Украины не было ни средств эксплуатации этих изделий, ни запасных узлов к ним, ни документации, ни специалистов. То, что ядерные боеприпасы на Украине остались практически бесхозными, могло привести к катастрофе почище, чем в Чернобыле. В мире нарастала тревога. Украинское же руководство требовало за отказ от ядерных боеприпасов и от России, и от мирового сообщества солидных финансовых и других компенсаций.

Конец этому базару положил Билл Клинтон. В 1994 году президент США приехал в Россию, и во время его визита было подписано совместное российско-американско-украинское соглашение, по которому все ядерные боеприпасы должны быть вывезены с Украины в Россию.

Впрочем, местные украинские власти и железнодорожники плевать хотели на этот трёхсторонний договор — они всячески препятствовали движению наших эшелонов с изделиями и оборудованием. Офицеры объекта, уже погрузив всё, что необходимо было вывезти, в вагоны и сформировав эшелон, оказались из-за такого саботажа на железнодорожных путях без продовольствия и без денег. Офицеры-ядерщики вынуждены были поочерёдно, оставляя караул, ходить группами в соседний с железной дорогой совхоз на подсобные работы — надо было кормить себя и караул. Вот ва и «братья-славяне»!

Короче говоря, последние эшелоны с грузами 12 Главного управления ушли из Украины только в июне 1996 года. За эти годы, видимо, не одну бессонную ночь провёл генерал-полковник Е.П.Маслин, бывший тогда начальником 12 Главного управления.

Я представляю, с какой болью и грустью покидали Кизилташское ущелье мои коллеги — офицеры-ядерщики, оставляя великолепные подземные сооружения, оставляя свои дома, оставляя благоустроенный городок без всякой надежды на то, что их собственная страна будет заботиться об их благополучии! Храни вас Господь, мужики!

Сейчас в Санкт-Петербурге осталось уже немного ветеранов 12 Главного управления Министерства обороны Российской Федерации, которые работали с первыми серийными изделиями, росли вместе с 12 Главным управлением, радовались успехам своей части, всего управления. Мы встречаемся, хотя и редко, — возраст, да и здоровье иногда подводит. При встречах немного завидуем москвичам — они, говорят, собираются в Главном управлении. Хорошо, что наш Главк помнит своих ветеранов, ценит и сохраняет традиции и память об ушедших. Хорошо, что приказом министра обороны Российской Федерации установлена дата образования 12 Главного управления — 4 сентября 1947 года. Так что в следующем году мы будем отмечать его шестидесятилетие.
Мы с гордостью носим звание «Ветеран подразделения особого риска», хотя не всем это выражение понятно — ведь особый риск был и в разведке, и в десантах, что воздушных, что морских, и у моряков-подводников, и мало ли ещё в каких войсках… На одном из наших собраний кто-то из выступавщих метко назвал нас «ветеранами холодной войны». Да, наши основные «бои» проходили именно во время «холодной войны». Победили ли мы в этой войне? Думаю, что победили, поскольку и ныне ядерная мощь России, преемницы СССР, за неимением настоящей экономической мощи, а, следовательно, и полноценной военной мощи, является главным фактором сдерживания любых поползновений претендентов на мировое господство!

Только вот что обидно. В стране много разных памятников — учёным, космонавтам, писателям, пахарям, морякам, лётчикам, танкистам… В Санкт-Петербурге есть памятники кошке, собаке — целых два, городовому, дворнику, фотографу. Даже чижику есть памятник!
А почему же нет памятника ветеранам-ядерщикам? Мы его не заслужили?...

Источник - М.Н.Изюмов
2006

---